Памятные таблички на здании по улице Ушинского в Симферополе

        В городе Симферополь на фасаде дома №3 по улице Ушинского, установлены памятные таблички.

В этом здании в период Крымской войны находился госпиталь воинов русской армии в память об этом установлена мемориальная доска.

В этом здании в 19 веке находилась частная женская гимназия Оливер К.И, дом является Памятником Истории Украины, установлена аннотационная доска.

В этом здании располагалась школа №11, в которой с 1933 по 1941 года учился герой - подпольщик Тарабукин Леонид.

 Из статьи  "Им было семнадцать ..."

22 июня 1941 года фашистская Германия вероломно напала на СССР.

Началась Великая Отечественная война. На защиту Родины встал и стар и млад...

Им было по 16-17 лет в ноябре 1941 года, когда в Симферополь ворвались немецко-фашистские оккупанты. После массовых изуверских расстрелов советских людей, после повешенных в центре города, ребята, как Сережка Тюленин в Краснодоне, сказали себе, стиснув зубы: "Я их, гадов, где ни встречу, убивать буду!"

Кто они, подпольная группа 16-17-летних симферопольских школьников, назвавших свою подпольную группу - Ленинцы? Это Леня Тарабукин, Павел Лашков, Володя Дацун, Игорь Носенко, Юра Амвериади, Илья Стацко.

Руководили ими старшие товарищи, коммунисты - Иван Григорьевич Лексин и Сергей Николаевич.

Что они сделали для Победы?

Писали и расклеивали листовки - информации о поражении фашистов под Москвой, в Сталинграде, об откате гитлеровских войск на Запад. Иногда листовки наклеивали даже на спины полицаев.

Добывали сведения для партизанского леса, взрывали составы с германской техникой и войсками, выпускали бензин из цистерн составов; добывали продовольствие для наших немощных стариков и для пленных моряков Картофельного городка, выпустили на волю большую группу пленных моряков и красноармейцев; сыпали песок в стволы немецких орудий; портили немецкие машины и совершали другие опасные и рискованные дела.

В апреле 1944 года предательница Верка-маникюрша выдала ребят. За Леней следили гестаповцы и схватили его в тот момент, когда им был подожжен бикфордов шнур для взрыва жандармского управления.

Не найти слова для определения пыток, которым изверги подвергли детей, ставших воинами, особенно Леню.

Мама Софья Федоровна рассказала о последнем свидании с сыном в гестапо на улице Студенческой, 12:

"Твой сын бандит, подпольщик. Ты знала об этом? - голос переводчицы звучал резко.

Нет, - сухо ответила Тарабукина.

Подавшись немного вперед, Редер начал говорить о том, что ее сын пытался взорвать жандармское управление. Он должен быть повешен. Но он, Редер, может отпустить ее сына домой сегодня же, если мать все расскажет. Сын глупый и разыгрывает из себя большевика. Она знает, что мы делаем с такими.

- С кем он встречался?

- Этого я не знаю. Он работал учеником слесаря в мастерской воин-ской части.

- Нам это известно...

- Ответы Тарабукиной не устраивали Редера.

- Ты плохо воспитала своего сына, - сказал Редер.

- Господин офицер, я отдала всю свою жизнь, чтобы воспитать его, - спокойно ответила Софья Федоровна, - и я довольна им.

- Довольна? - Редер выругался и нажал кнопку. - Полюбуйся своим героем.

Софья Федоровна стояла спиной к двери. Когда она поняла по взглядам немецкого офицера и переводчицы, что кто-то вошел, обернулась. Перед ней стоял Леня, в изодранном бушлате. Руки связаны за спиной. Лицо в черно-синих подтеках, изо рта сочится кровь.

- Что вы с ним сделали! - закричала мать и бросилась к сыну.

Ее остановила волосатая рука Рашпиля. Стиснув губы, она смотрела в дорогое лицо сына. "Родной ты мой, - говорили глаза матери, - единственный ты мой. Я носила тебя под сердцем, кормила своей грудью. Я радовалась твоей первой улыбке, первому твоему слову: "мама", первому шагу. Нет у меня ничего дороже тебя на свете, сын мой. Ты наполнял мою жизнь радостью и счастьем. И вот ты в руках палачей. Тебе грозит смерть. Ты выбрал правильный путь, мой сын, я горжусь тобой. Но я ничем не могу помочь тебе. Не в моих силах отвести от тебя беду..."

Мать опять шагнула к сыну. Ей хотелось прижать его к своей груди, чтобы придать ему силы в трудный час, но Рашпиль снова оттолкнул ее.

Леня тоже молча смотрел на мать.

"Как ты изменилась за эти дни, - думал он, - сколько ты пережила, моя дорогая. И во всем виноват я. Прости меня. Мама, дорогая моя, я перенесу все. Не сломят меня никакие пытки. " Леня понимал, что видит мать в последний раз и старался запечатлеть в памяти каждую морщинку на ее лице, печальный взгляд, даже шерстяной платок, который она часто набрасывала ему на плечи, когда он учил уроки, а в комнате было не очень тепло.

Редер внимательно изучал мать и сына. "Теперь они заговорят", - преждевременно праздновал он победу.

- Это твоя мать? - будто сомневаясь, спросил он Леню.

- Да!

- Если не скажешь, с кем был связан, - гестаповец подождал, пока переведут ' его слова, - то на твоих глазах будем ее пытать. - Редер сделал еще паузу, потом добавил: - О! Мы заставим не только сказать, но и просить пощады.

- Вы не смеете ее трогать. У нее больное сердце! - почти выкрикнул Леня.

- Хорошо, - уступил он, - тогда тебя казнить будем. На ее глазах. Это подходит?

И Редер захохотал. Леня поднял глаза на мать. Он просил ее: Крепись, мама. Не для того ты меня растила, чтобы я стал предателем".

Редер встал, приблизился к Софье Федоровне.

- Есть еще время спасти сына, фрау Тарабукина, - он посмотрел на часы: - Даю три минуты.

Три минуты! Как это мало для жизни и много для страданий. Леня, худой, избитый, куда-то уплывал в тумане, становился маленьким, веселым, жизнерадостным и счастливым. За эти короткие мгновенья перед глазами матери пронеслась вся жизнь сына со дня его рождения...

- О, пять минут! Ничего, заговоришь! - закричал Редер. -На твоих глазах...

Редер кивнул. Рашпиль взял со стола клещи, подошел к Лене, схватив его за волосы, быстрым движением откинул голову назад и начал вырывать у него зубы. С воплем кинулась на Рашпиля мать. Но Редер был начеку. "Не выдержала, - торжествовал он и, отбросив ее в угол, закричал: Говори!"

Мать не обращала на него внимания. Ломая пальцы, она смотрела, как Рашпиль терзает Леню, и исступленно шептала: "Я здесь, сынок, я с тобой. А когда палач штыком выколол сыну глаз, Софья Федоровна, как подкошенная, упала.

Очнулась уже во дворе. Не могла понять, где она и что с ней. Потом вспомнила все сразу и осознала, что больше не увидит сына, и закричала не своим голосом: - Изверги! Отдайте моего Леню!

Ее схватили и вышвырнули за ворота. Она долго лежала на тротуаре. Кто-то помог. Софья Федоровна с трудом поднялась и, шатаясь, поплелась, не зная куда. Ноги сами вывели на улицу, по которой Леню, она знала, тащили в гестапо. Мать бросилась на мостовую и стала целовать камни - ей чудились на них следы сына...

Последний раз Леню Тарабукина допрашивали девятого апреля сорок четвертого года. Его снова били, истязали. Юноша терял сознание, Рашпиль обливал неподвижное тело холодной водой. И когда это тело начинало шевелиться, над ним склонялись гестаповцы.

- Говори!..

Леня открыл единственный глаз и, глотая кровь, зашевелил опухшими губами.

- Громче, говори громче! - потребовал гестаповец.

Леня сделал попытку приподняться.

- Скажу, - еле слышно проговорил он.- Теперь скажу.

Ему помогли сесть на полу, придерживая за плечи. Несколько минут он молчал, собираясь с мыслями. Потом поднял голову и тихо, но отчетливо произнес:

- Идет расплата, гады... Возмездие... Это уж точно…"

На рассвете 10 апреля фашист-ские палачи втолкнули ребят в битком набитую крытую машину. В Дубках машина остановилась. Тех, кто не мог сам сойти, стаскивали и бросали в ямы, почти заполненные трупами. Леня Тарабукин стоял в матросской тельняшке между Игорем Носенко и Володей Дацуном.

Занимался рассвет, над крымскими горами медленно раскалялось небо. А по всему горизонту полыхали зарницы: вспышки от выстрелов орудий.

Лене вспомнилась поездка в Севастополь. Может быть, потому, что он мечтал стать моряком. Он вскинул выше голову и запел: "Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали…"

Песню подхватили. Казалось, ее пели не приговоренные к смерти, а моряки на палубе корабля. Но раздались автоматные очереди, и песня угасла в молодых зеленых дубках. Это было 10 апреля 1944 года. Через три дня Красная Армия освободила Симферополь.

14 дней раскапывали ямы в Дубках. Их было около 30. В последней яме Софья Федоровна Тарабукина нашла своего Леню.

Через 13 лет, в 1957 году Софья Федоровна, немного подлечившись в больницах, наводила порядок в подвале. В самом углу она обнаружила железную Лёнину коробку, а в ней - небольшой бронзовый бюст Ильича - подарок дяди в день рождения. А в бюсте записка: "Мамочка, не плачь и не горюй. Живи долго, моя любимая. Я честно выполнил свой долг комсомольца".

источник